«Только здесь мы стали настоящей семьёй»

Вскоре вижу, как навстречу мне идёт светлоглазый бородатый мужчина с цветной повязкой на голове. Его зовут Эдуард. В этом году исполняется восемь лет с тех пор, как они вместе с женой и сыном переехали в Добрезино. Мы оставляем машину у обочины и дальше идём пешком мимо одиноко стоящих хат.

Видно, что зимой тут почти никто не живёт: вокруг девственные сугробы снега, в окнах не видно света. Так продолжается вдоль всей улицы, пока мы не доходим до большого навеса, под которым зимуют два трактора, мотоблок, старый микроавтобус и видавшая виды «Нива». Сразу чувствуется — здесь есть жизнь. За навесом стоит небольшая хата, где нас уже ждёт успевшее за время жизни в деревне размножиться семейство Михновец: жена Майя и пятеро детей — Никита, Услада, Тимур, Эльмира и Миша. Хата представляет из себя большую комнату с русской печкой и двумя двухэтажными кроватями, кухней и несколькими подсобными помещениями.

Ко мне сразу же выбегает Тимур — голубоглазый шестилетка. Он выдаёт сто слов в минуту и интересуется всем на свете. Тимур показывает мне свои игрушки и новый, подаренный Дедом Морозом фотоаппарат.

До переезда в деревню Эдуард и Майя жили в Солигорске, где Эдуард работал электрослесарем на Беларуськалии. И хоть работать на Беларуськалии — для многих местный мечта всей жизни, мужчина признаётся, что морально было тяжело.

Майя закончила в Минске Институт парламентаризма и предпринимательства, а в Солигорске открыла небольшой магазин с итальянским бельём. И хоть бизнес приносил прибыль, всё равно удовлетворения не доставлял:

— Дома не бываешь, все праздники работаешь, детей практически не видишь, а они не видят, чем занимаются родители.

Так Майя окончательно поняла, что больше не хочет заниматься бизнесом.

Ещё одним толчком к переезду в деревню стала поездка в Крым на мыс Меганом, где семья прожила месяц дикарём в палатке.

— Уехали такие городские, пухленькие, а вернулись худенькие-худенькие. И вместе с тем, как изменилось тело, поменялось мировоззрение, — рассказывает Майя. А Эдуард продолжает:

— Мы потом ещё долго раскачивались, специально купили микроавтобус и ездили по поселениям, общались с людьми. В итоге, много где побывали, но там что-то не то, тут не это. В итоге наступил момент, когда мы решили: всё, сколько можно ездить? И когда приехали к ребятам в соседнюю деревню, нам понравилось. И понравилось, прежде всего, как тут устроено общение.

Ребята переехали на Глубоччину, когда нашлась близкая по духу семья. За тысячу долларов купили старый дом, который отремонтировал и довёл до ума Эдуард.

На улице начинает падать снег, темнеет. Мы ужинаем вместе, и ребята приглашают меня остаться переночевать в гостевом доме. Меня угощают свежим козьим сыром, сметаной, в которой ложка стоит, не падая, домашним хлебом. За ужином разговор обретает более открытый характер. Майя и Эдуард признаются, что начиналось всё не так радужно. Первое время был долгий переходный период, когда после деревни они уезжали в город, жили там, потом возвращались в деревню, потом снова в город.

— На раскачку у нас ушло года три, — подсчитывает Майя. — Первый год был тяжёлым для тела. Нужна была глобальная перестройка: холодно, жарко, нужно печки топить.

Психологически тоже было нелегко, подхватывает Эдуард:

— И потом начали получать удовольствие, потому что здесь уже все твои радости. Когда ты переехал на землю, уже никуда не хочется ехать, даже в соседний город. Приходит светлая радость оттого, что ты живёшь на земле и у тебя это получается.

Как результат такой трансформации в семье стали появляться детки один за одним.

После ужина мы с Эдуардом направляемся в один из соседних домов, который служит гостевым. Дом скорее напоминает музыкальный клуб: в центре комнаты недалеко от русской печи стоит ударная установка, возле неё аккордеон и другие акустические и электронные инструменты. В углу — ноутбук и микрофон. Возле стен стоят двухэтажные деревянные кровати. Всё это Эдуард смастерил сам для многочисленных друзей, которые приезжают помогать по хозяйству летом.

— Днём трудимся, а вечером у нас музыкальные джемы, — улыбается хозяин.
Когда Эдуард жил ещё в Солигорске, читал рэп с друзьями, группа называлась "Аристократы".

Утром мы снова встречаемся в хозяйском доме, чтобы выпить капучино на домашнем молоке. Старшие дети — шестнадцатилетний Никита и восьмилетняя Услада — уехали на школьном автобусе в Подсвилье, городской посёлок, где находится единственная на сельсовет школа. Дома остаются только младшие дети: шестилетний Тимур, Эльмира четырёх лет и Миша, которому только исполнилось два.

Майя говорит, что все детки рождались быстро, иногда даже не успевали доехать до больницы. Услада стремительно появилась на свет дома, Тимур — в машине по дороге в роддом, а Эльмира и Миша — уже в городских роддомах.

Эльмира родилась с пороком сердца и синдромом Дауна. До года она почти не развивалась — сердце не справлялось. Первые полгода была на лекарствах. После операции на сердце состояние ребёнка улучшилось и развитие возобновилось.

— Когда родила Эльмиру, у меня был шок. Само слово «даун» скорее воспринималось как ругательство. В какой-то степени хорошо, что я не знала заранее о синдроме, — скрининг во время беременности ничего не показал. Возможно, это был бы большой стресс, и я не знаю, как бы я себя повела. А так, прожив с ребёнком и зная, что это замечательное спокойное дитя, мне уже и самой спокойно.

Через два года после Эльмиры родился Миша, у которого тоже обнаружили синдром Дауна, хотя вероятность, что у одной матери родится несколько "солнечных" детей, ничтожно мала.

— Да, это особенные детки, — рассказывает Майя. — Они очень спокойные и позитивные. Можно сказать, что у таких деток отсутствует хитрость, они прямые и открытые.

Меня удивляет, как семеро человек уживаются в одной комнате деревенской хаты. Есть в этом и плюсы, считает Эдуард.

— Если бы было две комнаты, пришлось бы две комнаты убирать.

На самом деле пространство, в котором живёт семья, не ограничивается одной комнатой.

— И я спокойна — знаю, что все местные старушки за ними следят. Знаю, что дети могут бегать вокруг и изучать мир. Для этого у них в распоряжении огромное пространство. Когда тепло, детей дома практически нет.

После завтрака вместе с Эдуардом мы отправляемся по хозяйским делам. Помогать отцу собирается Тимур, который в своём красном комбинезоне выглядит, словно космонавт в открытом космосе.

Эдуард вручную набирает из колодца два ведра воды, и мы идём в куда-то в заснеженный простор. Среди поля стоит большая хозяйственная постройка — это козлятники, здесь живут семь коз и одна корова. Отец с сыном разливают воду по поилкам и каждое животное получает свою порцию.

Мы с Тимуром стоим возле двери, когда Эдуард открывает один из загонов, откуда сразу же выскакивает коза и бодро бежит к доильному станку, ловко запрыгивает на него и засовывает голову в своеобразную «гильотину», где её ждёт корм. Эдуард уверенными движениями моет вымя козе и начинает дойку. Плотные струи молока врезаются в стенки ведра.

Он доит двух коз и переходит к корове. Та сама никуда не прыгает, её приходится привязывать за рога. Молока зимой немного, и оно получается очень жирным.

После дойки мы идём за сеном — основным ресурсом, который заготавливает Эдуард своим трактором. Семья в первый же год оформила четыре гектара земли в личное подсобное хозяйство для пастбища и сенокоса. Сегодня Михновцы целиком обеспечивают себя молоком, яйцами, сыром, сметаной, маслом и даже сгущёнкой и мороженым.

— После Меганома мы отказались от мяса, — вспоминает Майя. — У нас даже был период сыроедения, который с ужасом вспоминает наш старший сын. Ему тогда было 7-8 лет, и он буквально требовал сосиски. Даже теперь, если нужно есть суп, сын говорит: «Я буду есть суп, если только он с мясом». Беременной мне снилось, что я ем кусок кровавого мяса. Я поняла, что мне хочется мяса и бессмысленно отказываться от того, что требует моё тело.

Всю выпечку Эдуард и Майя делают сами, покупают только муку. Сыры и яйца продают. А вот с огородом большой дружбы не вышло, тут помогает свекровь: она выращивает продукты, которых хватает практически на год. Поэтому все заработанные деньги удаётся копить. Тратить их, как признаётся Эдуард, тут просто некуда.

После уборки козлятников, дойки коз и коровы, мы возвращаемся в дом.

На прощанье я решаюсь спросить, не жалеют ли ребята, что оставили комфортную городскую жизнь и поменяли её на деревенскую, полную хлопот. Но судя по улыбке, Майя ни о чём не жалеет:

— Я очень рада, что мы решились и переехали. И теперь живём на земле. Когда за тридцать перевалило, уже обычно есть семья, дети, работа. А пока есть энтузиазм — нужно пробовать и делать. Мы для себя решили, что, вместо того, чтобы идти у кого-то что-то просить, жаловаться на кого-то, мы будем развиваться сами. Да, мы понимаем, что это труд. Мы трудимся сознательно и с радостью. Да, тяжело, да, бывают сложные моменты.

— Деревня учит самостоятельности. Все вопросы, которые мы закрывали в городе финансами, перешли в труд. Тут некому тебя обслуживать, всё приходится делать самому, а это значит — быть самостоятельным и самодостаточным. А если ты самостоятельный и самодостаточный, скучно никогда не будет. Скучно может быть, только если ты в состоянии уныния. Тем, кто хочет, чтобы их обслуживали, в деревне будет очень тяжело и морально, и физически.

Многие друзья, приезжая к Майе и Эдуарду, тоже загораются желанием жить в деревне. Но на самом деле, хозяева подозревают, что люди просто хотят побыть на природе, потому что эта потребность очень важна для человека. Поэтому, прежде чем начинать строить дом и влезать в деревенскую рутину, ребята советуют разобраться в своих желаниях. Если хочешь физически трудиться — переезжай, а если побыть на природе — для этого есть агроусадьбы.